Вторая прогулка по Мордору. Круги на воде.

[leo22]

Странное время конец воскресенья. Все выходные я общаюсь с друзьями, (ну ладно, ладно с подругами). Весело, легко, чувствую себя полноценным человеком. А потом, АП! Воскресенье вечер, и всем надо домой, принять ванную, сделать маску, подправить маникюр, погладить костюм. И всем спать надо лечь пораньше, ведь они пойдут с утра на работу.
В общем, все разлетаются чистить перышки, а я отправляюсь поливать цветы. Палисадник, где даже мята уже погорела от жары – жалкое зрелище.
Еще жутко не удобно оттого, что я, кажется, увлеклась своими душевными переживаниями, и начала рассуждать о них в слух. Я знаю, разговоры с самим собой первейший признак безумия, но остановиться уже не могу. И ладно бы глубокие внутренние диалоги. А то ведь частенько начинаю говорить в голос, это уже совсем не хорошо. Но когда за этим тебя застают твои непродвинутые соседки пенсионерки, так еще и как-то не ловко…
После этого инцидента соседка бочком бочком отползает к себе. Я остаюсь один на один со своим шлангом. Но говорить, что-то уже не хочется. Постепенно воздух наполняется свежестью и запахом мокрой пыли. Листья винограда послушно покачиваются от ударов водяных брызг. В небе прямо надо мной падает звезда…
И я опять не успеваю загадать желание.
- А что когда-то успела? – Белый Ловчий отталкивается веслом от берега.
- Знаешь, всего один раз, – я сижу на носу небольшой лодочки.
Белый Ловчий ловко работает веслом на корме. И мы скользим по темной грани озера Нарнин. Солнце недавно скрылось за далекими пиками гор, и над нами висит тяжелое бледное небо, и соленый привкус жаркого дня.
- Да всего один раз, но зато в свой день рожденья. Мы катались на кораблике, вечером.
- Что ты загадала? – его лицо покрыто дорожной пылью, и губы слегка обветрились.
- Не скажу, это секрет.
Я опускаю руку и касаюсь кончиками пальцев тихо плескающейся темной воды. Воды теплая, и какая-то густая. От нее не веет манящей прохладой как в прошлый раз. Белый Ловчий выглядит усталым, интересно, где его носило в последнее время.
Куртку с лисьим мехом он сбросил поверх всех его пожиток на дно лодочки. Рукава черной рубашки закатаны, и мне видны хвосты двух драконов парящих на его руках от предплечий до лопаток. Его белая коса немного растрепалась, и несколько тонких белых прядей то и дело сползают на смеющееся лицо.
Небо тускнеет, а далекие берега наливаются тенью.
- А куда мы плывем?
- На ту сторону. Там на северной стороне остались развалины древнего храма. Тебе они понравятся.
- Я мы успеем до темноты?
- Шутишь? Я тебе что, лодочный мотор?
- Это так далеко?
- Не переживай, ночью взойдет луна, сейчас она почти полная. Ты увидишь это место, в наилучшем для него свете. – И улыбается как джокер.
Вокруг притихшая, затаившаяся вода, далекие безликие берега. Одна за одной загораются звезды, и долгожданная прохлада просачивается в воздух откуда-то из озерных глубин. Самым занятным во всем этом пейзаже является маленькое золотое солнышко, покорно мерцающее на шее Белого Ловчего. Не помню, откуда я это знаю, но кажется это место сердечной чакры.
- Кстати о драконах, спящих на дне непреступного озера, можно вопрос?
- Валяй!
- Ты точно помнишь, когда это началось? Когда тебе расхотелось жить?
- Слишком хорошо помню, но как ты умеешь быть точным в формулировках. – Я отвернулась к воде, что б не встречаться взглядам с этими зелеными безднами. – Ты прав ведь я всегда боялась смерти, очень боялась, но при этом страшно не хотела жить.
- Так, когда это случилось?
- У меня девичья память на точные даты. Но все началось, когда я поняла, что…
- Да?
- Ну…
- Ну, воображаемому другу ты же можешь сказать? – он поднимает весло и картинно трясет им в воздухе – посреди мертвого озера, которое посреди самой безлюдной местности, что я знаю!
-Ну, мне кажется, я просто начала понимать, что люблю его сильнее чем мужа, и как-то так в серьез, и по настоящему. И что мне с ним не просто интересно, а что он мне нужен, и без него было плохо, очень плохо… Я не признавалась себе, но правда начала грызть меня изнутри...
- Было больно?
- Это была… тоска. Самая настоящая беспросветная, непреодолимая…
- А он?
- А черт его знает, я так и не поняла! – пожимаю плечами, пытаюсь собраться с силами, что б снова посмотреть Белому Ловчему в лицо.
- Ну-ну смелее…
Делаю глубокий вдох, смотрю прямо в глаза. Смеется, сволочь. Небрежно махнув головой, стряхивает с лица серебристые пряди волос и снова смеется.
- Ну не по личному опыту, а по кино у меня сложилось впечатление, что мужики начинают понимать, что такое любовь и что с ней делать, так к годам тридцати пяти, сорока, не раньше. А что мог понимать двадцати летний парень. Да перестань смеяться! – плескаю ему водой в лицо. – Тоже мне секс-символ!
Он делает одно ловкое незаметное движение, и я кубарем лечу в воду.
- Поостынь, красавица!
Вода и правда стала прохладной. Так приятно обволакивает, и смывает усталость. Плавать так легко. Отворачиваюсь от лодки и с гордым, насколько это возможно, видом удаляюсь в сторону. Но не успеваю я даже как следует набрать темп, как путь мне преграждает лодка и протянутая рука.
- Залазь!
После воды сидеть в мокрой одежде на носу лодки прохладно даже зябко. И как здорово, что есть настоящие Белые Ловчии и у них такие теплые плащи, в которые можно так уютно закутаться. Ночь вытеснила душные сумерки, и все те же огромные бесчисленные звезды окружили нас с верху и снизу.
Словно мы не плывем, а медленно летим сквозь звездное небо. Он, и не думая уставать, размерено гребет, что-то мурлыкая себе под нос. А я закрываю глаза, и ни чего не остается кроме ощущения легкой прохлады на щеках и его мягкого убаюкивающего голоса. Странной нежной песни без начала и конца, такой же немного грустной как он сам.
- Проснись!
Я открываю глаза, не зная, сколько времени я проспала. Белый Ловчий чешет меня по носу, очень щекотно, я просыпаюсь и сажусь в лодке.
- Привет.
- Привет. Приплыли.
Вокруг та же звездная россыпь. Но над южным берегом, с которого мы приплыли, висит огромная желтая луна, освещая все вокруг ярким светом. И от нее прями ко мне тянется лунная дорожка. Лодка стоит посередине полуразрушенной колоннады. Темные силуэты сдвоенных ажурных колонн вырастают прямо из воды и тянутся, как таинственные деревья к лунному свету.
За моей спиной возносится к небу темный треснувший купол, в окружении разрушенных бешен и других колоннад. И совсем рядом по щиколотку в черном сумраке топчется Белый Ловчий.
- Не бойся, тут под водой сразу пол. – Он протягивает руку, и я делаю первый шаг прямо в звездную бездну. Но тут же ногой натыкаюсь на что-то мягкое и твердое. – Тут надо идти осторожно, боюсь, ты так и не видишь, что у тебя под ногами.
- Неа! Но тут так здорово!
Он ведет меня по этому призрачному замку, вырастающему из озера. Мы то и дело оглядываемся, и нам открываются все новые и новые хитросплетения колонн, и все удаляется лежащая на лунной дорожке наша лодочка.
- Прошло довольно много времени, почти пять лет. Ты могла подумать и что-нибудь для себя решить.
- Я решила. Я много чего решила… Но все дело в том, что я ни когда не знала, что же надо делать, что б быть с ним. Понимаешь?! Я так и не понимаю, что я должна была сделать? Что я могла сделать? Или что сказать? Или о чем промолчать? Что?!! – наверное я перешла на крик, - Что, нужно было, что быть с ним, что б он остался или хотя бы оставил место для меня. – я подняла ногой сноб брызг. - Я не знаю, не знала, и вряд ли мне кто об этом скажет.
- А если я скажу тебе, что ты ни когда не могла, ни чего изменить?
- Так не бывает! Всегда можно что-то сделать!!!
- Что-то сделать не значит отказаться жить, - он остановился. – Помнишь, когда тебе было шесть лет, и ты мучила гаммы на пианино. Ты так их мучила, что всем было тошно. Помнишь, что сказала мама?
- Да, она сказала, «Не хочешь – не надо».
- И ты бросила музыку, хотя любила ее. Потом ты бросила танцы. Потом ты бросила живопись. Ты всегда шла по пути малейшего сопротивления, а потом…
- Потом я бросила жизнь.
- Ты сказала себе, не хочешь страдать – не надо.
- Я спала целую вечность.
- Пора вставать!
***

Я проснусь и подскачу на кровати. В висках будет стучать, а когда я выйду из ванны, то увижу разбитый цветочный горшок на полу, у открытого окна, что выходит на заросли винограда.